Космическая трилогия [сборник] - Клайв Льюис

III

Сознание понемногу возвращалось, но со всех сторон Рэнсома по-прежнему окружала тьма. Жестокая головная боль и крайняя слабость долго не позволяли ему определить, где он находится. Все же он обнаружил, что лежит в постели; а вытерев обильный пот со лба, заметил, что в помещении жарко. Рэнсом сбросил простыни и при этом коснулся правой рукой стены — от нее полыхало жаром. Помахав левой рукой в пустоте, он заключил, что воздух здесь прохладнее: стало быть, жар шел от стены. Рэнсом ощупал лицо и почувствовал над левым глазом здоровенную шишку. Он тут же вспомнил схватку с Уэстоном и Дивайном. Должно быть, они заперли его в сарае позади плавильной печи. Подняв глаза, он обнаружил, что сверху струится тусклый свет, и понял, что, сам того не замечая, с самого начала различал движения своих рук в темноте. Прямо над головой у него располагался как бы световой люк — квадрат усеянного звездами ночного неба. Ночь, как видно, стояла небывало морозная. Пылающие звезды бились в конвульсивной пульсации, словно охваченные нестерпимой болью или блаженством. Бессчетные, беспорядочно разбросанные в густой черноте мириады солнц, ярких, как во сне, приковали к себе Рэнсома, заставили сесть на кровати, взволновали и растревожили его душу. В такт их мерцанию быстрее забился пульс боли у него в висках. Тут Рэнсом вспомнил, что его чем-то опоили. Наверное, подумал он, это зелье как-то воздействует на зрачки, отсюда и небывалое великолепие небес, — но тут его взгляд привлекло появившееся в углу люка серебряное свечение, напоминавшее чуть ли не восход солнца в миниатюре. Еще несколько минут — и в поле зрения вполз край полной луны. Рэнсом застыл в недоумении. Такой ослепительно-белой, огромной луны ему никогда не доводилось видеть. «Как будто большой футбольный мяч прямо за стеклом», — подумал он, но тотчас же понял, что диск гораздо больше. Без сомнения, с его глазами что-то случилось: луна никак не могла быть таких размеров.

Сияние этого непонятного гигантского небесного тела проникло во все уголки помещения, словно наступил день. Рэнсом обнаружил, что находится в престранной комнате. Внизу она была такой тесной, что кровать и приставленный к ней столик занимали ее почти целиком; однако стены шли от пола под тупым углом, и потолок казался вдвое шире пола. Создавалось впечатление, что лежишь на дне узкой и глубокой тачки. Рэнсом уверился окончательно, что зрение его серьезно расстроилось — может быть, на время, а может, и навсегда. Но в остальном он быстро приходил в себя и даже начал ощущать какую-то особую легкость на сердце и приятное возбуждение. Правда, по-прежнему было очень жарко, и, прежде чем встать и осмотреть комнату, он сбросил одежду, оставшись в брюках и рубашке. Когда же, наконец, он решился встать, произошло нечто настолько не лезущее ни в какие рамки, что Рэнсом с еще большей тревогой вспомнил о снадобье, выпитом по милости Дивайна. Хотя Рэнсом не прилагал никаких особых усилий, он взмыл над кроватью, сильно ударился головой о верхний люк и, как мешок, свалился на пол у противоположной стены. Если верить его прежним впечатлениям, стена должна была отклоняться наружу, как боковина тачки. Ничего подобного! Он осмотрел ее, ощупал… сомнений быть не могло: стена образовывала с полом прямой угол. Соблюдая на этот раз максимальную осторожность, Рэнсом поднялся на ноги. Тело его было таким легким, что стоило немалых усилий не отрываться от пола. Впервые Рэнсом заподозрил, что уже умер и стал призраком. При этой мысли он задрожал; но укоренившаяся привычка мыслить рационально взяла верх, и он запретил себе даже думать об этом. Взамен он продолжил осмотр своей тюрьмы. Результат был несомненным: все стены казались расположенными под тупым углом к полу, но стоило приблизиться к стене — и обнаруживалось, что она поднимается строго перпендикулярно: это подтверждало и зрение, и осязание. Кроме того, наблюдения Рэнсома пополнились еще двумя любопытными фактами. Во-первых, и пол и стены комнаты были металлическими и почти незаметно беззвучно вибрировали. Необычная эта вибрация отличалась от механической дрожи моторов или станков: скорее она наводила на мысль о живом организме. Во-вторых, тишину постоянно нарушали какие-то мелодичные постукивания и позвякивания, несущиеся с потолка. Уловить в них правильный ритм не удавалось; было похоже, будто кто-то обстреливает металлическую камеру маленькими звенящими снарядами.

К этому времени Рэнсом ощущал уже сильный страх. Это не был прозаический испуг человека на войне. Страх кружил ему голову как вино и был почти неотделим от общего нервного возбуждения. Рэнсом словно балансировал между чудовищным ужасом и экстатической радостью и каждую секунду был готов рухнуть в пропасть — или вознестись в небеса. Теперь он понял, что место его заключения — не подводная лодка. В то же время едва заметная вибрация стен вряд ли могла быть вызвана передвижением на колесах. Скорее уж это корабль или какой-нибудь летательный аппарат… Но и эти предположения никак не объясняли странного самочувствия и ощущений ученого. Так и не придя ни к какому выводу, он сел на кровать и уставился на зловещий лик луны.

Пусть даже это летательный аппарат… Но откуда такая огромная луна? Она еще больше, чем ему сперва показалось. Луна такой вообще не бывает… И тут он понял, что знал об этом с самого начала, но ужас заставил его лгать самому себе. И в ту же минуту Рэнсом задохнулся от внезапной мысли: полной луны в эту ночь быть не могло! Когда он шел из Наддерби, ночь была безлунной. Даже если от его внимания и ускользнул тоненький серпик месяца, не мог же он за несколько часов превратиться в это чудовище! Да никогда месяцу не превратиться в этот невиданный диск, одержимый манией величия! Какой уж там футбольный мяч — он же закрывает полнеба! А кроме того, куда подевались знакомые пятна на луне, напоминающие человеческое лицо, — все люди от начала времен их видели, а теперь Рэнсом их не обнаруживал?! Это вовсе не луна, подумал Рэнсом и почувствовал, как волосы у него встают дыбом.

Раздавшийся за спиной звук заставил его резко оглянуться. Дверь открылась, впустив в комнату рой слепящих лучей, и тут же захлопнулась снова. Перед Рэнсомом стоял грузный обнаженный мужчина. Это был Уэстон. Может быть, похититель ждал, что пленник набросится на него с упреками или потребует объяснений. Но для Рэнсома в эту минуту существовал только чудовищный шар над головой, Уэстон же был сейчас просто человеком, спасителем от одиночества, и нервное напряжение, которое поддерживало его в борьбе с бездонным отчаянием, разрешилось слезами. Всхлипывая и задыхаясь, он прокаркал сведенным судорогой горлом: